|
Город Достоевского Ф. М. Достоевский: к 180-летию со дня рождения русского гения
А в
Санкт-Петербурге в музее Достоевского 11
ноября в день рождения писателя
состоялось открытие выставки
театрального костюма "Свету ли
провалиться или мне чаю не пить",
которую хранители музея подготовили в
память об авторе "Братьев Карамазовых".
Этот роман был написан в последней
квартире Достоевского. Известно, что
характеры своих героев он часто
продумывал за чашкой чая.
Исторический самовар выставлен
вместе с костюмами героев, жизнь которым
дал Достоевский. На выставке
представлен серый пиджак, который был
сшит по фигуре Смоктуновского – великий
актер играл князя Мышкина на сцене БДТ.
Есть и черный сюртук, который
принадлежал герою Евгения Лебедева –
Фоме Опискину из "Села Степанчикова". О
творчестве великого писателя написано
очень много. Творчество Достоевского
оказало мощное влияние и на мировую
литературу. Его произведения изучают в
университетах Европы и мира, о его
героях до сих пор спорят критики, его
романы инсценируются и экранизируются
во всем мире. "Величайший из великих",
- так оценивает Достоевского мировая
критика. Замечательный
русский философ, публицист и критик
Василий Васильевич Розанов в своих
блестящих и нередко парадоксальных
статьях уделял исключительное внимание
творчеству Достоевского. Приводим
несколько высказываний В. В. Розанова.
"Преступление и наказание" - самое
законченное в своей форме и глубокое по
содержанию произведение Достоевского, в
котором он выразил свой взгляд на
природу человека, его назначение и
законы, которым он подчинен как личность.
Но "Идиот" - это было его любимое
создание; кажется, самое свободное,
наименее связанное с волнениями текущей
действительности. Странный колорит
лежит на этом романе; все фантастично
здесь, и, вместе, как будто это
фантастическое - звездный, мерцающий
свет, падающий на серую нашу
действительность из далекого, далекого
будущего. Колорит этого романа, но уже с
чертами более ясными и поразительными в
своем смысле, повторяется в двух только
произведениях: "Сон смешного человека"
(в "Дневнике писателя"), и в
разговоре Версилова с "подростком"
(см. "Подросток"), и, отчасти, в
знаменитой Пушкинской речи. Аскетизмом,
чистотой и высшим духом примирения и со
страданием человека, и с его бедностью
духовною веет от всех этих произведений,
глубоко однородных и представляющих как
бы антитезу мучительно-беспокойным
созданиям вроде "Записок из подполья",
"Pro и Contra" и "Легенда о Великом
Инквизиторе"; это - рафаэлевские черты,
это - его успокоение, которое мелькает
нам сквозь бури Микель-Анджело. В
течение всей жизни, с ранних лет,
Достоевский хранил в себе какой-то
особенный культ Пушкина; нет сомнения,
что в натуре своей, тревожной, мятущейся,
тоскливой, он не только не имел ничего
родственного с спокойным и ясным
Пушкиным, но и был как бы
противоположением ему, сближаясь с
Гоголем и, еще далее, быть может, с
Лермонтовым. "Карамазовщина"
- это название все более и более
становится столь же нарицательным и
употребительным, как ранее его
возникшее название "обломовщина"; в
последнем думали видеть определение
русского характера; но вот оказывается,
что он определяется и в "карамазовщине".
Не правильнее ли будет думать, что "обломовщина"
- это состояние человека в его
первоначальной непосредственной
ясности: это он - детски чистый, эпически
спокойный, - в момент, когда выходит из
лона бессознательной истории, чтобы
перейти в ее бури, в хаос ее мучительных
и уродливых усилий ко всякому новому
рождению; "карамазовщина" - это
именно уродливость и муки, когда законы
повседневной жизни сняты с человека,
новых он еще не нашел, но, в жажде найти
их, испытывает движения во все стороны,
чтобы из самого страдания своего в
момент нарушения известных и священных
заветов - найти, наконец, эти последние и
подчиниться им. Главы "Братьев
Карамазовых", "Pro и Contra" и "Великий
Инквизитор" - центральные не только по
отношению к роману, в котором они
содержатся, но и по отношению ко всему
длинному ряду произведений
Достоевского, который можно
рассматривать как предварительные,
неясные и неполные вариации мучительной
темы, вылившейся неожиданно почти, почти
без связи с самим романом, в этих главах,
по времени написания - почти
предсмертных. Гений писателя
поднимается здесь на высоту, на которую
еще не восходил до него никто в
художестве: в чудной сцене, где
представляются, в узком подземелье,
вновь сведенными Христос и человек, - Бог
принимает исповедь от твари своей за все
тысячелетия ее страданий, смрада, греха
и могучих и напрасных усилий превозмочь
это. Было бы затруднительно в целой
всемирной литературе найти какие-нибудь
аналогии этой сцене; чтобы отыскать их,
нужно обратиться к памятникам
письменности совсем другого рода". Интернет-портал «Русский язык» |
|