|
|
|
|
|
|
Подвижниками сильна Русь
ЗАГАДКИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ Кто не мечтает о том времени, когда наши детские дома опустеют, когда каждый ребенок найдет маму и папу, у каждого будет свой дом. "Ну, снова сказочки!" - скажете вы. А вот в городе Старая Русса "сказочки" эти стали явью. Я почему-то верю в магию названий. Возможно, если бы город Старая Русса назывался "Новой Руссой", здесь жили бы другие люди, больше похожие повадками на "новых русских" в их худшем понимании. Пообщавшись с Леонидом Ивановичем Кирилловым, я заключил, что в Старой Руссе проживают просто удивительные люди, не озлобленные, расположенные только к добрым делам. Я никак не мог разгадать этот феномен; я думал, что просто ошибаюсь в восприятии. Но наконец до моей не слишком догадливой головы дошло: город в принципе не хуже и не лучше других, но какими-то одному ему известными способами Кириллов смог достучатся до человеческих сердец, пробудить в них "разумное, доброе и вечное". Если вы помните хрестоматийный фильм "Андрей Рублев", то вам наверняка запомнился образ русского мужичины, который, несмотря на угрозу своей жизни со стороны княжеских прихвостней, на самодельном летательном аппарате вздымается к небесам. Он еще кричит: "Летю, летю!!!" Мужичину сыграл поэт Николай Глазков. При первой встрече с Кирилловым я сразу почему-то вспомнил того летуна. Внешность здесь, пожалуй, сыграла меньшую роль. И потом, при более близком знакомстве, меня не удивило, что Леонид Иванович пишет хорошие стихи. А особенно обрадовало, что родился он в Красноярском крае, в сердце Сибири. Но и это не главное. Дело, наверное, в горящих глазах, в которых будто написано: "Летю-ю-ю!" В детский дом он пришел из уголовного розыска. Причем с самой боевой должности - старшего оперуполномоченного. По образованию Кириллов вообще-то преподаватель истории, но когда он учительствовал после окончания института в сельской школе, Родине понадобились милиционеры, и после переподготовки молодой учитель включился в борьбу с преступностью. Было всякое. И резаный, и битый приходил домой (один раз с семерыми дрался), и под прицелом ствола обреза был. Все старорусские подвалы он знал с закрытыми глазами, каждый притон был ему знаком, как свои пять пальцев. Даже в уголовной среде кличку заработал угрожающую: Мистер Фикс. Окончилась его карьера "опера" после одного запутанного дела, результатом которого стала тяжелая болезнь. Наверное, и сейчас такие инциденты возможны, но тогда, в 89-м, при советской власти это "прошло" как само собой разумеющееся. В старорусском морге развернулась серия странных происшествий. У покойников кто-то вытаскивал золотые зубы, и мало того: на оскверненных трупах оставались множественные ножевые ранения. Будто бы кто-то упражнялся в митании ножа. Морг не охраняли, так как считали, что никакой подонок до такого не снизойдет. Ну и Кириллов получил задание найти. Когда начальство спросило его про план действий, он сказал: "Мой план один: о засаде не должны знать даже наши работники уголовного розыска. Город маленький, и у всех есть родственники..." По "легенде" он уехал в командировку, даже для жены, но на соседней станции тайком сошел - и на конспиративную квартиру. Днем спал, а вечером - в морг. Жутковато, конечно, было среди "жмуриков", но... в общем, двое их было. И один из подонков оказался сынишкой третьего секретаря горкома партии. Вызывает начальник: "Благодарю вас за службу и премия вам в размере оклада". И на глазах у Кириллова все материалы с вещдоками полетели в корзину. - ...Я и так был к тому времени самый высокооплачиваемый сыщик, славой-то не обижен был, но... не могу поделиться ни с коллегами, ни даже с женой. Если б я мог кому-то "выплеснуть" это... Все болезни от нервов. И стали у меня отниматься ноги. Я уже не был в состоянии передвигаться. В госпитале операция была назначена, и тут мой отец снимает все оставшиеся сбережения - и на лечение у психотерапевта. И я "выговорился" на сеансах - будто бы не было никаких болезней. Поставили меня инструктором горкома, но я не мог там во лжи пребывать. Говорю: "Дайте мне самую-самую плохую школу". Мне дали школу-интернат, где было 247 детей, в точности напоминающей нашу державу: с привлекательным фасадом снаружи и весь прогнивший внутри. Потолки осыпаются. Самое большое здание в Старой Руссе (сейчас в нем колледж). Интернат был сперва для детей с задержкой поведения и развития. Меня поразило, как они страдали... Я думаю: Господи, почему государство должно кормить, поить их на такие деньги? И я принял решение: сделать все, чтобы дети жили в более или менее нормальных условиях. Первого июня 92-го я привел детей к зданию городской администрации. "Или закройте, говорю, этот каземат, или... дети не должны страдать". Вышел замглавы, разговаривать. А нам не о чем говорить. Вышел глава: "Пойдем, побеседуем". - "О чем нам говорить? У меня все есть, семья, дочери, деньги худо-бедно получаю, но вот у этих детей нет самого элементарного - крыши над головой". - "И что надо?" - "Спросите у детей". И он спросил... А был у нас такой контингент учащихся - оторви да брось - они его окружили и: "Крышу давай!" Он: "Убери их, убери!" - "Ничего не знаю, вы же с ними хотели поговорить, мы-то с вами достаточно наговорились до этого дня..." - "Что я им должен сказать?!" - "Два слова: крыша будет". Он сказал. Нам дали вот это здание, тоже аварийное, дореволюционное. А потом и соседнее здание детского садика, который к тому времени уже не работал. Думаю, что самое гениальное приходит от безысходности. Однажды, в 96-м, я подумал вот так: даже если наши дети профессию получат, как они будут жить, если они абсолютно не адаптированы социально? Смотрел я на детишек и думал: вроде бы и питаются они хорошо, а хлеб в столовой по карманам распихивают и уносят. Одна женщина, бухгалтер наш (она и сама воспитанница детского дома), говорит: "А ты сам сколько раз в холодильник дома заглядываешь? Или огурчик взять, или к чаю чего..." Переоборудовали мы семейные комнаты, с кухнями - и опять неудовлетворенность. А самого главного, оказывается, они не умеют! Они не знают счет деньгам, не умеют беречь вещи. Разорвал ботинки: "А, на складе еще дадут!" И решили мы всех детей, по возможности, раздать в семьи. Начали с каникул. Возвращается из семьи мальчишка, говорит: "Мне так понравилось!", или: "Мне не нравится..." Мы не торопимся. И когда мы сделали первую приемную семью, как на меня взъелись! "Зачем тебе это надо? Ты нас без работы оставить хочешь? Ты сумасшедший!" Не было ни положений, ни нормативных документов о таких семьях. Самый счастливый ребенок - кого усыновили (или удочерили). Опека - тоже неплохо, но здесь есть свои изъяны. Приемная семья - другая форма, где все делается на условии договора. Но, замечу, любая из этих форм в состоянии вывести ребенка из состояния глубокой депрессии, в которой он все равно будет пребывать в интернатовских стенах. Отсюда и задержка в развитии, и частые болезни. Новая форма - патронаж. Слово малознакомое, но в России это было известно издревле: родственники никогда не бросали детей, даже если они очень далеки по родству. На Западе есть "фостерские" семьи - это и есть патронаж. Я считаю, что в нашем народе традиции милосердия, доброты гораздо глубже, чем где-либо. Я у одного американца спрашиваю: "Скажите, сколько семей ребенок-сирота меняет в среднем?" - "Ну, бывает, 8, а бывает, 10." - "Ну, - говорю, - извините, вы ребенка заставляете, как вшивого в бане, бегать из одной семьи в другую!" А вот наши люди берут всерьез и надолго. Ко двору - значит, ко двору. Лукавить не будем: нельзя сделать счастливыми всех детей. Но одного, отдельно взятого, - можно. Но сделать это, по моему глубокому убеждению, способна только семья. Стараемся устраивать в основном в крестьянские семьи. Сельские люди считаются зажиточными; ведь все свое - скотина, огород. Конечно, перед этим мы экономическую сторону изучаем. Но в сельскую семью больших денег со стороны государства как раз не надо. Поиск таких семей - наша задача. Кстати, и основной приток детей к нам из сельской местности. Знаете... мне кажется, что в русской семье особая аура. И что-то чуждое нам вряд ли приживется. Нам как-то на семинаре показали один подмосковный детский дом. Двухэтажные коттеджи, все удобства. Но... с детьми только одна женщина, мать-одиночка. И я говорю: "Извините, я бы вам своих детей не отдал. И знаете, почему? Вы растите "асфальтных детей"... Вы сами ущербные от своих даров цивилизации!" Там, где нет мужского начала, а это очень важно для сироты, мы получаем обратный результат. Я поговорил с теми детьми и еще больше в этом убедился. Один мой коллега имеет диаметрально противоположную точку зрения. У него большой детдом. Самый большой в России. Там и поля, и скотный двор, и пасека. А я думаю: а зачем это надо? Мы опять в игры играем? В семье ребенок скажет: "Это МОЯ корова, МОЯ кошка". Сбор урожая... это, это, несмотря на трудности, грязь - общее семейное празднество! И знаете, что я заметил... В той деревне, где одна такая семья появляется, обязательно рождается вторая и даже третья! Конечно, главное - сохранить кровную семью. И в сентябре мы в городе открываем центр по профилактике "социального сиротства". Но сейчас мы "уперлись" в законодательную базу. Нет положения о патронажном детском доме. В приюте 34 штатных сотрудника: это же колоссальные деньги! Почему бы эти деньги не отдать в семью? Официально у нас в Старой Руссе состоит на учете 336 неблагополучных семьи, у них 710 детей. За прошлый год выявлено 34 ребенка, оставшихся без попечения. 22 из них было устроено в семьи еще до интерната. Так-то вот... Детский дом, которым руководит Леонид Иванович, теперь называется "Надежда". На гербе его изображены птенцы, сидящие в гнезде. Как говорит Кириллов, смысл герба: "У каждого птенчика должно быть свое гнездышко, долой инкубаторы!" И этой осенью в "Надежду" поступит около тридцати детей. Задача Кириллова - к концу этого года найти каждому новую семью. Уверен, что у него получится. Геннадий Михеев Еженедельная газета "Семья",
август 2000 г., № 34
|
|
|||||||
