|
|
|
|
|
|
Путь к храму Во благо иль во зло? или Как изымались церковные ценности. О чем сообщила “Звезда” “Начавшееся в марте изъятие церковных ценностей в пользу голодающих Поволжья в июне закончено. По Старой Руссе изъято ценностей: из Троицкой церкви: серебра – 2 пуда, 6 фунтов, 57 золотников; брошь с пятью алмазами, 2 бриллианта средней величины; из Дмитриевской церкви: серебра – 38 фунтов, 73 золотника; из Св. Духовской церкви: золота – 2 золотника, 78 долей, серебра – 2 пуда, 37 фунтов, 87 золотников, 78 долей; из Никольской церкви: серебра – 17 фунтов, 72 золотника; из Воскресенского сoбоpа: серебра – 5 пудов, 7 фунтов, 93 золотника; из Георгиевской церкви: серебра – 37 фунтов, 12 золотников; из Иоанно-Богословской церкви: серебра – 15 фунтов; из Петропавловской церкви: золота – 24 доли, серебра – 5 пудов, 23 фунта, 65 золотников, жемчуга в шубе – 86 золотников; из Введенской церкви: золота – 14 золотников, серебра – 2 пуда, 39 фунтов, 65,5 золотников, жемчуга в шубе – 4 фунта, 30 золотников; из Успенской церкви: серебра – 4 пуда, 14 фунтов, 90 золотников; из Спасо-Преображенского монастыря: золота – 3 золотника, 36 долей, серебра – 2 пуда, 37 фунтов, 37 золотников,72 доли, бриллиантов – 23 13/32 карата; жемчуга в шубе – 10 фунтов, 63 золотника, алмазов – 17/64 карата. Всего по старорусским церквям собрано золота – 20 золотников, 24 доли, серебра – 9 пудов, 36 фунтов, 67,5 золотников, 54 доли, жемчуга в шубе – 17 фунтов, 92 золотника, бриллиантов – 2313/32 карата; алмазов – 17/64 карата.” (Новгородская газета “Звезда” № 119 от 2 июня 1922 года).
Рис.В.А.Федорова Эту пожелтевшую от времени, порванную на сгибах выписку из газеты “Звезда” до конца своих дней вместе с другими реликвиями и наградами бережно хранил младший брат моей родной бабушки Александр Евгеньевич Демьянов. Впрочем, я всегда называл его дедом, так как своих детей у него и пережившей его на восемь лет жены Серафимы Ильиничны (умерла в начале июня этого года в возрасте почти 98 лат) не было. Бог не дал, разгневавшись за то, что изымал дед в юном возрасте церковные ценности, или жизнь в молодые годы была такая, что дети могли быть обузой – теперь уже выяснить не удастся. Перешли ко мне дедовские реликвии, сохранила живой голос деда магнитофонная лента, да иногда показывают по телевидению документальный фильм “Отчий дом”, в котором удалось режиссеру с оператором заснять и живого Александра Евгеньевича, и похороны его. А еще остались в записях в журналистском блокноте рассказы деда о жизни, действительно интересной, по которой вполне можно судить о том времени, которое никогда не возвратится. Участник Гражданской, Финской, Отечественной войн, коммунист с шестидесятилетним стажем (подозреваю, что не столь по убеждениям, сколько по необходимости, т. к. всю жизнь занимал дед немалые должности), организатор колхозного движения в Саратовской области, переживший и “ежовщину”, и Бериевские чистки, Александр Евгеньевич, как мне кажется, всегда был внутренне человеком религиозным. Почему – объяснить не берусь. Возможно, из-за влияния жены, верившей в Бога, возможно, из-за происхождения – многодетная семья мещанского сословия, среднего достатка, умеренно религиозная. Во всяком случае, всю жизнь Демьяновы религиозные праздники признавали и иконы из дома не выбрасывали. Но вернусь к тому, с чего начал. Один из эпизодов жизни Александра Демьянова – участие в изъятии ценностей из Старорусских церквей в 1922 году. Никто сегодня, наверное, не знает, как это происходило на самом деле, поэтому особенно инстерсно узнать подробности со слов непосредственного участника акции. Кстати, еще при жизни деда я пытался рассказать oб изъятии на страницах газеты “Старорусская правда”, но тогдашний редактор на корню “зарубил” все попытки, неубедительно объяснив запрет тем, что церковь-де отделена от государства и сердить ее служителей публикацией, а тем паче дразнить бывшим богатством нельзя. Однако историю не изменить запретами, а потому перейду к самому рассказу. Постараюсь быть максимально точным, так как речь поведу от лица самого Александра Евгеньевича Демьянова. * * * Голод тогда был страшный. Гражданская война только-только закончилась. Работы не найти. Недовольных новой властью полно. Контрреволюционные, как нам говорили, выступления повсюду. В Старой-то Руссе еще более или менее спокойно. А вот из Поволжья приходили сообщения одно другого страшнее. Там был такой голод, что деревни вымирали. Даже случаи людоедства отмечались. Это я потом узнал, когда меня направили туда колхозы организовывать. В том же двадцать втором просто сообщали о сильном голоде и о том, что Советское правительство ищет возможность помочь голодающим. За границей продовольствие нам отказывались продавать иначе как за золото. А где можно было после гражданской войны золото взять? Плакаты с призывами о сборе средств в пользу голодающих, видимо, не очень-то помогали. Кто решил изъять ценности из богатых церквей – я не знаю. Об этом и потом-то не вспоминали, а тогда... Я в то время был мальчишкой. Неполных девятнадцать лет. Но время было такое, что взрослели рано. Я успел и пороху понюхать, вступив в пятнадцать лет в восемнадцатом году в Красную Армию. Воевал под Псковом, чуть Богу душу не отдал, заболев тифом. Меня тифозного, в беспамятстве и в Старую Руссу привезли. Но выжил. Отлежался в госпитале в Духовских казармах, что около фабрики Лютера были (ныне завод “Старорусхиммаш”). После сыпняка и закончился мой первый этап службы в Красной Армии. Что такое безработица, я почувствовал сразу после демобилизации. За любое дело брался, лишь бы не голодать. В основном работал по найму. А ведь была профессия. Родился я в семье “золотых дел мастера” – так до революции ювелиров называли. Знал это дело, но кому оно в голодное военное время нужно было? И представить не мог, что мои знания ювелирного дела очень скоро пригодятся. Я не знаю и того, кто в нашем городе организовывал изъятие ценностей из церквей. Наверное, это дело рук работников уездного исполкома. По крайней мере в начале марта двадцать второго года меня, худого от постоянного недоедания, вызвали в исполком и как бившему бойцу Красной Армии поставили задачу – вместе с прибывшим из Ямбурга (ныне город Кингисепп Ленинградской области) военным – уполномоченным по изъятию ценностей – в сжатие сроки определить, что в местных церквях необходимо реквизировать, а что можно оставить. Особо было указано: золото, серебро, драгоценные камни изымать. Оставлять лишь подделки под драгоценности. Мне же сказали: ты – специалист, проверенный войной боец – сможешь! А рядом этот уполномоченный. Оценивал как бы – справится ли такой мальчишка с непростой задачей. Сам-то был ненамного старше, а производил впечатление уверенного в себе, решительного человека. Вот только фамилию его я забыл. * * * Население города в начале двадцатых годов было таково: большинство составляли купцы, мещане, лавочники. Рабочих было мало. Многие из бывших рабочих служили в Красной Армии. В целом же население было религиозным. Церквей в Старой Руссе было значительно больше, чем сейчас осталось. Богатых церквей, иногда до пышности. А любые слухи распространялись мгновенно – городок-то невелик. И, конечно, такое событие как предстоящее изъятие ценностей из храмов вообще было трудно сохранить в тайне. Обговорив все детали предстоящей операции, мы решили начать с Воскресенского собора. Когда вдвоем с уполномоченным из Ямборга подошли к собору, там уже шумела многотысячная толпа верующих. Люди были заранее “подогреты”, видимо, чьими-то выступлениями. Деревянный Соборный мост, располагавшийся чуть ниже по течению реки, чем нынешний Первомайский, скрипел под тяжестью стоявших на нем. Над толпой взлетали кулаки. Многие в руках держали камни, палки. “Антихристы! Бог вас накажет!” – это не самые сильные выражения, бросаемые в наш адрес. Мы пошли через толпу. Она нехотя расступалась, пропуская нас. Было страшно. Побледнел даже мой решительный уполномоченный. Достаточно было одного движения кого-либо, чтобы нас растерзали. Мы не были предупреждены, а потому и не знали, что нас охраняли сотрудники ЧОН (часть особого назначения) и представитель городского уголовного розыска Громов. Громова за решительность и смелость в городе побаивались. Видимо, его узнали в толпе и сделали кое-какие выводы. Но только в отношении нас. Самого Громова верующие сбросили с моста в воду. К счастью, он остался жив. И все же это действие, направленное против конкретного человека, оказалось тем сигналом, которого мы боялись. Нас спасло то, что мы в это время были уже около дверей собора. Успели-таки заскочить в собор и двери закрыть. Целый день толпа бушевала около собора, и все время мы были вынуждены находиться там. Нам компанию составили настоятель собора и церковный староста. Кстати, вели они себя очень спокойно. И это было характерно для всех священников и старост церквей. Видимых препятствий из служителей церкви не чинил никто. Чувствовалось, что работу с ними представители городской власти провели серьезную. Хотя подозреваю, что подстрекательством к тем беспорядкам, которые имели место, они занимались. Поздно вечером, когда разошлась толпа, вышли мы из собора. Ждали после этого несколько дней, когда утихнут страсти. Ведь задание-то надо было выполнять. Вновь начали с Воскресенского собора. На этот раз обошлось, хотя и не без шума. Были недовольные, но не было толпы. Я определял подлинность драгоценностей, мы делали опись, сверяли с описью в церковной книге. Изъятое сдавали под роспись церковному сторожу. Такая процедура, кстати, повторялась во всех храмах. Кажется, что это не серьезно – оставлять изъятое в церкви; только вот мы знали, что никуда изъятое, числившееся по реестру церкви, деться не могло. Эти ценности быстро вывозились после нашей работы. Однако в церквях часто имелись и не оприходованные драгоценности. Их надо было искать. Как ни странно, но помогали нам часто в этом церковные сторожа, сообщавшие, где и что может находиться. Работали мы целыми днями. После собора нами были последовательно обойдены Никольская церковь, Дмитриевская, стоявшая на нынешней улице Красных Командиров на месте магазина “У Мажора”, Петропавловская, находившаяся на ныне Пушкинской улице, ряд других. А вот когда дело дошло до богатых Успенской церкви (бывшей на том меоте, где ныне территория школы № 8), Духовской (рядом с фабрикой Лютера, о которой я упоминал) и Введенской церкви (располагавшейся недалеко от того места, где сегодня стоит кинотеатр “Россия”), то вновь город выплеснул на улицы толпы верующих. Опять мы пробивались через эти толпы. Опять струйки липкого пота текли по спинам. Чего там – боялись, что от угроз люди перейдут к действию. К счастью, лидера у верующих не оказалось. Народу же было – море. От Соборного до Живого моста, от мостов до Ильинской (ныне Минеральной) улицы. И толкло потом мы поняли, чем был вызван этот очередной приступ ненависти: в этот день после описи ценностей в упомянутых церквях мы так или иначе должны были идти в Спасо-Преображенский монастырь, где хранилась святыня верующих – икона Старорусской Божьей Матери. * * * Воспитание у меня было, как впоследствии стали говорить, старорежимное. Да и образование подкачало – четыре класса церковно-приходской школы. Атеистом не был. И когда пробирался через толпу, направляясь к монастырю, страшился не только верующих. Боялся и Бога, думал, что же будет-то? Ведь о Чудотворной иконе Старорусской Божьей Матери говорили многое. И покарать она может, и помиловать, и больных исцеляет, помогает в нужде. А мы, с какой стороны ни посмотри, как раз те, кого надо карать. Когда же вошли в монастырские ворота, сомнения усилились. А встреча с иконой запомнилась навсегда. Строгий лик Божьей Матери, держащий на руках младенца Христа, кажется, пронизывал насквозь. Даже мурашки по коже побежали. И, честное слово, спасла мысль, как лучик сверкнувшая в голове: “Бог, если ты есть, то почему допускаешь, что люди голодают и умирают? Почему не караешь за то, что мы твое богатство забираем? Может быть, так и надо?” Не могу объяснить, но помню, что стало как-то спокойнее. Гром не грянул, ничего не случилось. Да ведь и икону мы не собирались забирать. Описали лишь ценности; немало их было. Вновь долго пережидали, пока успокоится толпа. Помогли ее успокоить священники, что было уже не удивительно. * * * После этого мы как-то быстро закончили свою работу в других церквях. Правда, кое-что приходилось делать еще около двух месяцев, но основные описи были составлены всего за несколько дней в марте-апреле. Когда закончили – простились с уполномоченным, уехавшим обратно в Ямбург. Меня за проделанную работу очень хорошо наградили по тем временам. Дали паек, заплатили столько денег, что я мог купить себе кое-какую одежду, помочь родителям и сестрам. Правда, после этого вновь стал безработным и даже впоследствии уехал в Питер, где вновь поступил на службу. Но это другая и довольно долгая история. Юрий НИКУЛИН
|
|
|||||||
