|
|
|
|
|
|
Эхо войны До сих пор она не может слышать слово "фасоль" "Война-то только по официальным данным началась 22 июня, на самом деле уже в середине месяца велись бомбежки", - так начала свой рассказ Анна Анисимовна Федорова, которая почти все годы войны провела в фашистских концлагерях. И хотя в том страшном 41-м ей пошел только шестой год, она прекрасно помнит войну. Жили они тогда в Старой Руссе, что на юге России. С первых же дней войны отец ушел на фронт, а в 1943-м его убили. Правда, семья Федоровых узнала об этом только в 1946 году, когда вернулась из Германии на родину. Всю войну матери одной пришлось кормить-поить двух маленьких дочек-погодков, своего младшего братишку и своих старых родителей. Деревню под Старой Руссой, куда мать приехала к своим родителям, немцы оккупировали в первые же дни войны. Бои здесь шли ожесточенные. "По трупам, как по дровам, бегали", - вспоминает Анна Анисимовна. Однажды во время обстрела бабушка прикрыла собой внучку, три осколка попали в голову женщине, а внучка спаслась. Гибли люди и скот. Возле одной коровы взорвался снаряд - и коровы как и не было, ничего от нее не осталось. Сначала немцы деревню брали, потом наши, потом снова немцы. "А нам тогда, помню, никакой разницы не было. Одни придут - все из домов тащат, другие нагрянут - оставшееся подберут. Есть-то всем хотелось". Но потом уже прочно обосновались в деревне немцы. Тогда все население решило бежать в лес. Несколько дней жили в болотах, пока фашисты не отыскали и не пристрелили для острастки нескольких селян. После этого вернулись в село, и волей-неволей пришлось принимать новые порядки. Перед приходом немцев дед закопал большую икону в землю за домом, в другом месте схоронили посуду. Когда фашисты делали обыск во дворах, то маленькую хитрость деда сразу обнаружили: сильно уж отличалась только что перекопанная земля от ровного слоя рядом. Икону разобрали, вытащили из нее все золото и камни драгоценные, разломали на куски, а посуду всю перебили. Почему как раз к их деду тогда обратились немцы - непонятно, но именно от него они потребовали: "Станешь тут старостой и будешь по всей деревне от каждого двора собирать для нас продукты, мясо, яйца". Дед ни в какую не соглашается. "Ну что ж, - говорит офицер, - пару дней посиди в сарае с семьей, подумай. Не надумаешь - расстреляем". В ту же ночь к сараю пришли сельчане: "Иван, ты уж соглашайся старостой-то быть, а то ж расстреляют. Мы тут уж собрали кой-чего немцам-то - отдашь". Так и стал он старостой. Уже тогда работали на немцев. Даже маленькую Аню с сестренкой заставляли жать овес, рожь. Они в руках-то еле-еле этот серп держали, резались об него, но работали. Утаптывали сено для лошадей. По осени собирали картошку, а взрослые копали. Почти ничего из этой картошки и зерна им не доставалось. Из грязи картошину достанут и, пока никто не видит, схрумкают ее быстренько вместе с землей. Только после, когда соберут все для немцев, идут по пустому полю и выбирают из земли оставшиеся мелкие картошины величиной с голубиное яйцо. Мама их потом варила. И, как признается Анна Анисимовна, в жизни она не ела чего-либо вкуснее этой картошины малюсенькой - шоколад не такой сладкий. Тогда же варили щи из крапивы - вкусно казалось, а спустя многие годы после войны наварила Анна Анисимовна себе таких же крапивных щей - не понравились, есть не стала. Повадился к ним в дом за этой картошкой немец. Выгребет ее котелком с полу и идет восвояси. Терпели это сначала, а потом мать не выдержала и с топором на него кинулась: "Ты что, ирод, не видишь, у меня детки маленькие? Я их чем кормить буду?". Дед потом все переживал: "Ты что, Ира, оставишь ведь нас с детьми малыми! Расстреляют они тебя". Но кары никакой не последовало, и немец тот больше никогда не ходил. Порой немецкие солдаты угощали девочек яблоками, и, несмотря на мамин запрет брать что-либо у фашистов, все равно принимали эти подарки - невыносимо хотелось есть. За людей, правда, немцы их все равно не считали. Помнит Анна Анисимовна такой случай, когда немецкие лошади повадились есть сено у соседки. Она стала отгонять их, и за это ее немцы расстреляли. Позже со всего села собрали почти всех жителей, кроме стариков, загрузили в вагоны и отправили в концлагерь - работать на немцев. Сначала в Прибалтике были, в Польше, потом в Румынии, затем угнали в Германию. Как сельди в бочке, прижаты друг к другу в темном душном вагоне, и никто не знает, куда их везут. Люди умирали в этих вагонах. Стоял жуткий запах. Потом за что-то убили женщину с пятью детьми. Пока ехали в поезде, слышали стрельбу, взрывы. Тогда уже любой ребенок по одному только звуку мог отличить различные виды военных самолетов и по частоте выстрелов определить, из какого оружия стреляют. Помнится, долго стояли под Ржевом. Уже после войны, в 1946 году, Анна случайно узнала, что партизаны подложили под этот немецкий поезд мину. Не думали, что там русских пленных везут. Рассказал деду Анны об этом бывший партизан, зашедший в дом в гости. Из разговора, выясняя обстоятельства, поняли, что это был тот самый эшелон с Анной, ее сестрой и матерью. Чудом мина не сработала. Были в Эстонии. Чувствовалось, некоторые местные ненавидели русских, в открытую переходили на сторону немцев. Встречались семьи, где на прибалтов батрачили русские. Латыши казались добрее. Анина мама с дочерьми тоже у них подрабатывала за плату - пасли скот, заготавливали сено. Несмотря на это, с латвийской семьей сложились хорошие отношения. После войны они звали Федоровых к себе в гости. Порой немцы несколько дней подряд не давали пищи. Часть пути гнали пешим ходом. Девчонкам дали грубые, не по размеру большие башмаки. Ноги сбивали до крови. Тяжело было тогда, но даже в том, что приходилось работать, Анна Анисимовна видит и положительные черты, ведь именно тогда она приучилась к труду, стала ценить все добываемое трудом человеческим. Немцы кормили, можно сказать, неплохо, лучше даже, чем в послевоенные годы народ питался. Хотя и жесткое, но давали мясо конины. Тяжело пришлось, когда сгорела немецкая кухня. Тогда немцы вообще перестали готовить для заключенных, а просто кидали им пустой котелок, в котором для себя варили. Этот котелок пленные вылизывали до идеального блеска. Еду себе искали сами. Ходили на сгоревшее поле фасоли. Находили там обгорелую фасоль, бобы - ели. Больше полувека уже прошло с начала войны, а до сих пор Анна Анисимовна даже слышать не может слово "фасоль". Тогда и мох ели. Он колючий-колючий, после него невыносимо распирало живот, но больше есть было нечего. Никаких ванн, никакого мыла для заключенных предусмотрено не было. Ни постирать, ни умыться. Все ходили в струпьях, болячках, ловили друг на друге вшей, вся одежда в клопах и блохах. Уже после войны мама смазывала дочерям голову керосином - от вшей, а одежду кипятила в отваре из золы, а потом утюжила и утюжила платья без конца. А спали на досках, уложенных прямо на грязном холодном полу. После войны семья Федоровых год жила в Германии, где работала уже на восстановлении заводов. Мать очень хотела обратно в Россию, на что просила специального разрешения у приставленного к ним полковника Федорова. "Вы бы лучше здесь остались, - посоветовал он ей тогда. - Что там делать? Посмотрите, как тут люди живут, и вспомните, как там. Год-два - и тут все восстановят, вернутся к прежней жизни". Но мать настояла на своем, и он разрешил ей отъезд на родину. И то разрешил лишь потому, что однофамильцем их оказался. Годы спустя, уже став взрослыми, дочери жалели, что не остались в Кенигсберге, но мама никогда не пеняла, что приняла такое решение: "Все равно это не наша земля". Вернулись обратно к деду в Старую Руссу. Но вместо Старой Руссы обнаружили одни развалины. Пришлось ехать в другой город, устраиваться на завод. Тогда была какая-то надежда на улучшение. При Сталине каждый год происходило снижение цен на продукты, пытались наладить продобеспечение. И люди понимали, что для них делают все возможное. На 50 рублей, которые получала мать, можно было нормально питаться целый месяц, покупать не только хлеб, но и мясо. Правда, для этого надо было выстаивать бесконечные очереди, занимать их с 5-6 часов утра. На ладошках девочек писали их номер, и они ждали ХЛЕБ. Часами. А потом, к концу дня, когда хлеб уже заканчивался, люди буквально зверели. Анна Анисимовна до сих пор помнит, как она упала прямо в толпе. Попала под чужие сапоги. Как выжила тогда - до сих пор для нее загадка. После этого случая мать запретила им покупать хлеб в магазине, и сестры стали ходить к тетке через лес за 18 километров. Тетка работала на фанерном заводе, где с хлебом было немножко полегче. Мама была очень красивой женщиной. Несмотря на то что после войны мужчин осталось мало, недостатка в женихах она не знала. Но так и не согласилась выйти замуж ни за одного: "Не хочу, чтобы вас чужой мужик обижал". Тогда же пошли в школу. Так как обе девочки не учились в течение всех лет войны, пришлось им сидеть за партами с ребятишками на голову ниже, чем они. Стыдно было, потому и сбегали с уроков постоянно. Вспомнился Анне Анисимовне случай из школьной жизни, когда один мальчик отказывался учить немецкий язык: "Они моего батьку убили, а я их проклятый язык учить буду?!". Сильно скучали по отцу, так его не хватало. Те дети, у которых отцы живы остались, настоящими королями себя чувствовали. Но постепенно эта боль сгладилась, утихла. Годы брали свое. Анна Анисимовна вышла замуж, появились дети. Еще в Старой Руссе, работая на заводе химического машиностроения крановщицей, вступила в партию. Целый год ходила в кандидатах, но каждый раз откладывала вступление, считала, что еще морально не готова к этому. Тогда она была уверена, что в партию брали только честных, достойных людей. И сама старалась быть такой. Участвовала в партконференциях. Да и сейчас верна своему мнению, гордится, что в свое время получила партбилет. Потом переехала с семьей на Север - возводить молодой город. Работала на ГРЭС, где также была одной из самых активных. За это время заработала две медали и... болезни. Сейчас Анна Анисимовна ветеран труда, на пенсии, но по-прежнему так же активна, как и раньше. Успевает и сыну помогать, и внуков растить, и в общественных организациях участвовать (А.А.Федорова - заместитель председателя общества инвалидов г.Сургута), но самая главная ее забота - дача. Все лето проводит на земле - никаких курортов не надо. Вот такая судьба, каких тысячи. Я смотрю на Анну Анисимовну, а она улыбается. - Вы будто и не про тяжелую жизнь рассказываете. Легко как-то.
Анфиса ГАЛИМОВА (газета "Сургутская трибуна", 22 июня 200 г.)
|
|
