Старая Русса и ея Курорт Содержание Составил В. П. Каниовский, Бывший чиновник особых поручений VI кл. при Министре Торговли и Промышленности. С 16 иллюстрациями и 4 планами. С.-ПЕТЕРБУРГ, 1910. Русская Художественная Типография П. Я. Синченко. С.-Пб, Боровая ул., № 26 - 19

Часть I.

КРАТКИЙ исторический обзор Старой Руссы.

Основание города.

История не устанавливает точного времени основания города Старой Руссы. Очевидно, построение города не было связано с каким-либо отдельным особо выдающимся историческим событием или героическим лицом. Само название города - Старая Русса - нередко озадачивает современников, задающихся вопросом, "а где же Новая Русса?"

Что город Старая Русса очень древний, доисторический, этому мы находим подтверждение в апокрифических летописях и во многих наших хронографах XVI и XVII веков, так, Карамзин приводит такую выписку из этих летописей: "Брат Словена, потомка Скифа, правнука Иоафевова, основателя города Словенска (Новгорода), на берегу реки Волхова, при впадении в озеро Мойское (Ильмень) - Рус основал город Руссу в 3113 году от сотворения мира на берегу рек Порусьи и Полисти, так названных им в честь своих жены и дочери. Потомки сих братьев князей обогатились и прославились мечем своим, завладев всеми странами северными до Ледовитого моря и желтоводных вод, и за высокими каменными горами, в земле Сибири, до Оби и до устья беловодной млечной реки, где ловят соболей. Они воевали в Египте, в странах Иерусалимских, Эллинских и Варварских.

Мир ужасался их храбрости. Во время царствования Александра Македонского управляли Славянами и Русскими князья Великосан, Асан и Авехасан.

Костомаров (Николай Ив.) приводит сказку "О истории еже от начала русские земли и создании Новгорода" и, признавая в ней нелепости, тем не менее, не дает права оставить ее в полном пренебрежении.

В сказке этой рассказывается, что потомки Афета - Скиф и Зардан, отлучившись от прочей братии, поселились на берегах Эвксипонта; потомки их там обитали долгое время, пока между ними не возникло междоусобие; тогда часть их, под предводительством Словена и Руса, решились оставить свое местопребывание, и пошли они искать себе нового отечества. Двигаясь на неизвестный им север, они дошли, наконец, до озера, которое по-белорусски называлось Мойско, откуда вытекала река Мутная. Пришельцы начали гадать, и волшебная наука указала им, что именно здесь следует им остановиться на жительство. Тут при истоке реки поставили они город и поселились. Озеро переименовали по имени дочери Словена, в Ильмень, а реку по имени сына Словенова Волхва - Волхов. Потом они переименовали другие местности по именам членов семейства своих предводителей: реку, впадающую в озеро Ильмень, назвали Шелонью - по имени жены Словеновой, Шелони; именем маленького сына Словенова, Волховца, назвали оборотный проток, текущий из великой реки Волхова и обратно впадающий в нее; сын Волховца, Жилотуг, утонул в другом таком же протоке, и в память его оставили за протоком его имя.

Другой брат Словенов - Рус поместился у соляного колодца и основал город, названный по его имени Русса; одной из рек, текущих в этих местах он сообщил имя жены своей Порусии, а другой - имя своей сестры Полисти. Карамзин, как мы видели, называет вторую реку по имени не сестры, а дочери Руса.

Вообще славяне, которых история застает в средней Европе на берегах Эльбы и Дуная, теснимые немцами, стали подвигаться на восток и поселились на берегах Днепра и озера Ильменя. Финские народы занимали тогда почти всю северную и среднюю Россию, но это не остановило переселения русских славян на восток и север. Славяне были сильнее финнов, они преодолевали их всюду, где была борьба, и финны мало помалу русели все более и более. Финские народы давали так мало отпора русским, что многим историкам казалось даже, что распространение русских поселений и обращение финнов в русских происходило только мирным путем.

Название города Старой Руссой находить себе объяснение у писателя XI века Адама Бременского, который упоминает о русском городе Острогарде, что в переводе значит Старый город Русский, или город Старая Русса.

В Новгородской летописи в первый раз упоминается о городе Руссе, во второй половине XII века по случаю отправления Новгородских войск (1167 г.) в Руссу для отражения нападения бывшего Новгородского князя Святослава, с его союзниками князьями Полоцким и Смоленским, каковых князей Новгородская рать под предводительством Новгородского старого посадника и воеводы Якуна Мирославича заставила отступить от Руссы.

Старой же Руссой город в первой раз в летописях называется в 1471 г. по случаю занятия города великим князем Иоанном III Васильевичем.

В Нестеровской летописи вовсе не упоминается о построении гор. Старой Руссы. Это объясняется тем, что наше историческое время застало политический центр Ильменских славян уже перенесенным в Новгород, внимание же нашего южного летописца пр. Нестора сосредоточивалось лишь на городах и событиях, имевших областное значение.

Однако, не отказываясь от попытки дать более или менее верное объяснение названия города Старой Руссой, мы соглашаемся с теорией Надеждина и тоже думаем, что большие урочища всегда называются именем первых поселенцев и полагаем, что и данный город получил имя своего первого князя Русса и что писатель XI века Адам Бременский назвал этот город Старой Руссой вне всякой зависимости от Новой Руссы, которой никогда и не было.

Остановившись на таком объяснении названия города и, таким образом, исчерпав главу об основании города Старой Руссы, мы в следующей главе вкратце отметим лишь важнейшие исторические моменты, когда Русса, будучи в начале своего существования связана с Новгородом узами близкого родства, а затем, будучи приписана посадом к Господину Великому Новгороду, жила политическою жизнью этого города и его области, ничем не отличаясь по укладу своей жизни и во всем разделяя судьбу и участь этого центра северно-русского народоправства.

II. Гостомысл.

Наш историк Костомаров повествует, что преемники Словена и Руса во многих поколениях княжили над окрестною страною, распространяли свое могущество и расширяли пределы своих владений, но вот приильменский край постигла такая моровая язва, что жители разбежались, поселившись на Белом озере и на Темном и прозвались Весью. Тогда опустели Словенск и Русса на многие годы. Но потом, когда на славян напали угры - белые и повоевали их и разметали их грады и довели Славянскую землю до окончательного запустения, услышали славяне про земли предков своих, что лежат они в запустении, и отправились туда. Снова завоевали они берега Ильменя и поставили себе город и уже не на прежнем, а на новом месте, выше старого и назвали его Великий Новгород.

"Град же поставиша от стараго Славенска близь к Волхову реке, яко поприще и боле, и нарекома его Новгород Великий". Они избрали себе князя старейшину, именем Гостомысла, возобновили Руссу и другие города на прежних местах, а сын Гостомыслов, Словен, отошел от родителя своего в Чудь и поставил город над рекою на урочище, называемом Хаднице и назвал его Славенском, прокняжив в нем три года, он умер; сын его переименовал по имени своему этот город Изборском. Этот новый князь славянского населения в Чудской земле умер от укушения змеи.

Гостомысл достиг глубокой старости. Он чувствовал, что приближается смерть. Мудрый муж был сед не только волосами, но и умом: он созвал к себе славенских властителей и извещал, что скоро его не будет на свете, изъявил опасение, что после него настанет мятеж и неурядица, и советовал избрать себе князей из Прусской земли, с берегов Варяжского моря. Гостомысл скончался, и честно проводили его в могилу на Волотовом поле.

Не тотчас исполнили новгородцы гостомыслово завещание, пока не произошло действительно междоусобия. Земля полян, Киев, имела первенство над другими славянскими народами в России. Племянники князя Киевского Кия - Аскольд и Дир, повелевая Древлянами и Кривичами, посягали и на славян новгородских. Это произвело в самом Новгороде раздоры, волнения и усобицы. Они заставили новгородцев, кривичей, Мерю, Весь и Чудь (т. е. изборгских славян, поселенных в Чудской Земле) призвать с варяжского поморья из Прусской земли князя Рюрика с двумя братьями его Синеусом и Трувором. Эти три брата были сыновья Умилы - средней дочери Гостомысла, бывшей замужем за русским князем.

III. Борьба за независимость.

Как мы уже знаем, историческая жизнь Старой Руссы начинается с 1167 года отражением от нее Новгородским воеводою Якуном Мирославичем союзной рати князей Полоцкого и Смоленского, веденной на Руссу бывшим Новгородским князем Святославом.

Самую же ожесточенную борьбу как самой Старой Руссы, так из-за нее и Новгороду приходилось вести с Москвою. Да это и понятно: по мере усиления Московского княжества, а затем и государства, Москва только и думала о том, чтобы сокрушить богатую Новгородскую вольницу.

С конца XIV века (Старая) Русса знакомится с Московскими разорениями, а именно, когда в 1386 году Московский князь Дмитрий Иоаннович разорил город по пути на Новгород.

В 1441 году Русса потерпела разорение от войск Московского князя Василия Васильевича, а в 1456 году Московский Великий Князь Василий Васильевич Темный отправил вновь свои войска для разорения Руссы, но на этот раз город был взят без кровопролития с большою данью, удивившей самих победителей.

Но не дань, взятая Василием Темным ослабляла и озлобляла Новгородскую землю, а с нею и Руссу, а тот стеснительный договор с Василием Темным, который требовал прекращения вечевого делопроизводства, драгоценнейшего достояния свободы. Политика предшествовавших московских великих князей, давно подтачивавшая самостоятельность Великого Новгорода, медленно, но верно подготовляла ту решимость отделаться от Московского влияния, какую проявил Великий Новгород заключением договора с Литвою, в лице короля Казимира.

Ясно было, что Великий Новгород не в силах был оградить своей свободы сам собою. Ясно было, что союз с Литвою дает лишь положительные выгоды для новгородцев. Тогда под властью короля Казимира соединилась значительная часть русского мира. Русские города не теряли основ своего прежнего порядка; не видно было стремлений подавить самобытность русских земель, поступивших в состав Литовской державы; грамота Казимира возводила свободных людей и собственников земель до полной независимости; Казимир широко покровительствовал торговле; известно было, что в государстве Литовско-Русском господствует полная юридическая свобода вероисповеданий.

Простой народ Новгородский не терпел Москвы за те беспрестанные вымогательства денег, захваты областей, разорения Новгородских волостей, которые продолжались вот уже боле полутора века.

Народная партия, которая в XIV веке призывала Литовских князей, партия, чуявшая для Новгорода опасность на восток и искавшая против нее опор и союза на западе, существовала постоянно. Теперь было отчего ей поднять голову.

На челе партии, ненавидевшей Московское самовластие, явилась женщина - Марфа Борецкая, вдова бывшего посадника, Исаака Борецкаго - мать двух взрослых сыновей - Дмитрия и Феодора. Из женщин - единомышленниц Марфы Борецкой история сохранила нам имя гонимой Московским самовластием Настасьи Григоровичевой и это обстоятельство дает нам право думать, что уже в то далекое историческое время женщины были не чужды не только гражданской, но и политической жизни. Но сведения из этой области так скудны, что даже личность Марфы Посадницы (Борецкой) остается бледною, и мы приводим характеристику этой без сомнения даровитой женщины, сделанную Костомаровым.

Семья Борецких, пишет наш талантливый историк, была богата и влиятельна: она не принадлежала к кругу аристократов, стоявшим в оппозиции с черным народом. Напротив. Марфа, умевшая соединить около себя несколько знатных и богатых фамилий, умела расположить к своей стороне и черный народ. Это доказывается тем, что в последние дни предсмертных для Великого Новгорода смут и усобиц, многие бояре стали на стороне великого князя, а с Борецкими остался черный народ. На Софийской стороне между Разважею и Борковою улицами на Побережье, в Неревском конце, был у Марфы красивый и богатый двор, названный летописцем "чудным". Там у нее собирались люди, готовые стоять за свободу и независимость отечества. Из главных лиц этой патриотической партии были: сын Марфы - Дмитрий, фамилия Селезных, фамилии Арбузеевых, Афанасьевых, Григоровичевых, Немир и др. Приятелем этого общества был ключник владыки Ионы - Пимен.

Под верховным, так сказать, руководительством мощной женщины патриотки и был заключен Новгородцами договор 1471 года с королем Казимиром, в силу какового договора король имел право держать наместника на Городище, но с тем, чтобы наместник был веры греческой, при нем мог быть тиун и дворецкий и дружина - в этой дружине не должно быть боле 50 человек. Королю не дозволялось строить костелов в Новгородской земле. Церковь Новгородская приобретала ту независимость, какой домогалась давно, стараясь отложиться от независимости Московскому митрополиту. Новгород предоставлял Казимиру часть Волоцкой и Новгородской волостей и особый побор под именем черной куны в волостях порубежных Литве: Ржев, Великих Луках, Холмовском погосте, а в Старой Руссе король получил десять соляных варниц.

Послами к королю Казимиру для заключения договора были выбраны: сын Марфы Дмитрий, Афанасий Астафьевич, - бывший посадник и от всех пяти концов по одному житому человеку, а именно Панфил Селифонтович, Кирилло Иванович, Яким Яковлевич, Яков Зиновьевич, Степан Григорьевич.

IV. Иоанн III.

Заключение Новгородцами договора с Литвою не нарушило спокойствия Московского великого князя Иоанна Васильевича, он не изменял своему хладнокровию и шел верно к своей заветной цели - сокрушению Великого Новгорода, но прикрывался благочестием, смирением и справедливостью. Он послал к Новгородцам посла своего Ивана Федоровича Товаркова с кроткими увещеваниями, а к себе пригласил мать свою, митрополита Филиппа и бояр и говорил, что против его воли вынужден исполнить мысль свою над Новгородцами.

Конечно, платонические увещания новгородцев не привели к добровольному с их стороны расторжению договора их с королем Казимиром, и Московский великий князь Иоанн III пошел на Новгород.

Гроза повисла над новгородской землей. Таинственное ожидание чего-то грозного смущало новгородское население. Незадолго перед тем посещал Великий Новгород преподобный Зосима - соловецкий отшельник. Он приходил жаловаться на боярских людей, которые не дозволяют инокам его обители ловить рыбу, и ходатайствовал, чтобы монастырю подарили остров во владение, Марфа Борецкая, имевшая тогда влияние на дела, была против отдачи острова обители. Когда Зосима, хлопоча по своему делу, явился было к ней, она не пустила его к себе. Тогда преподобный, обратившись к ее дому, сказал: "Придут дни, когда живущие во дворе сем не оставят в нем следов своих, и затворятся двери дома сего и двор его будет пуст". Однако, по ходатайству владыки и духовенства, вече согласилось на просьбу Зосимы, - подарило остров монастырю и дало Зосиме грамоту на владение от всего Великого Новгорода. Тогда и Марфа одумалась, не стала больше противиться и пригласила преподобного к себе на пир. Зосима не помянул ее прежней суровости и пришел. Марфа с почестями приняла его и посадила за столом на почетное место.

Вдруг посреди пира преподобный задрожал, устремил глаза, исполненные ужаса, на сидевших за столом бояр и заплакал, но не сказал ничего. До конца пира он ничего не ел, ничего не говорил и был печален.

- Чего ты ужаснулся, сидя за столом? Что ты видел и отчего заплакал? - спросил его потом благочестивый Памфил, один из бояр, после и сам удалившийся из разоренного отечества в Соловецкую обитель.

- Я видел, - сказал Зосима, - бояр, что сидели за столом: на них голов не было!

Это были те самые четыре боярина, которым потом московский великий князь отрубил головы в Руссе. Новгородец происхождением и душою, преподобный Зосима заранее плакал о грядущей судьбе своего отечества, предвидя пророческим даром, что скоро падет сила его, затмится слава его, и дети его пойдут умирать невольниками на чужой земле.

Предзнаменования следовали одно за другим. Буря сломала крест на св. Софии; на гробах двух новгородских архиепископов, почивающих в Мартириевской паперти у св. Софии, увидели кровь; у Хутынского Спаса зазвонили сами собою колокола: в женском монастыре в Евфимии в церкви на иконе Богородицы из очей покатились слезы, - как струя; заметили слезы и на иконе св. Николая Чудотворца в Никитиной улице, а на Федоровой улице полилась вода с ветвей и с вершины топольцов (ветл), и это были как будто слезы.

Поистине, что-то зловещее носилось над Великим Новгородом.

Наступили дни ужасных бедствий, отразившихся и на Старой Руссе пагубным образом.

Пригород Новгородский - Старая Русса - 23 июня 1471 г. был разорен и сожжен московскими войсками, жители, не успевшие до нашествия врага покинуть город, убивались или уводились в плен. Разорение сопровождалось страшными зверствами: пленным отрезали носы и уши и в таком виде их отпускали.

Одновременно с разорением Руссы Московская рать под предводительством князя Данилы Холмского (14 июля), при помощи татар, разбила Новгородские войска, предводимые князем Василием Шуйским (Гребенка), близ устья Шелони, при чем было убито 12000 новгородцев и взято в плен 8 воевод и 1700 ратников.

После этих побед великий князь Иоанн III (23 июля) вступил в разоренную Руссу и расположился в ней станом.

Посреди городской площади, близ нынешней церкви св. Петра и Павла, была разбита великокняжеская большая палатка из пестрой с золотом ткани, с золотым восьмиконечным крестом наверху, водруженным в золотой шарик. За великокняжеской палаткой размещались палатки воевод, а далее находился великокняжеский обоз, луговины заняли прочие ратные люди.

На следующий же день (24 июля) князь Данила Холмский привел к великому князю 1700 новгородских пленников и 4 главнейших новгородских воевод: Дмитрия Борецкого, Киприана Арзубьева, Василия Селезнева-Губу и Иеремия Сухащека.

Великий князь Иоанн III принял побежденных с царским величием и пышностью и расправился с ними, как и подобало победителю и сыну его века.

Он сидел на троне, который был устроен так: на особом возвышении перед палаткою против площади и уцелевшей от пожара церкви Бориса и Глеба было поставлено золоченое резное кресло под балдахином, с золотыми кистями, перехватывавшими богатую парчовую драпировку. По бокам балдахина стояли отроки в белых одеждах и держали в руках секиры с длинными рукоятками. Бояре полукругом стояли около балдахина, а несколько впереди их, с боку, у ступенек, стоял знаменитый грамотей своего века архиепископский дьяк Степан Бородатый "отменным манером умевший воротити руськими летописци".

Ему-то Иоанн III и приказал: "Когда придут новгородские послы, ты им помяни давние неправды новгородцев; припомни им все, как они в прежние времена изменяли князьям отцам нашим, и дедам, и прадедам". И Степан Бородатый здесь проявил свои археологические сведения. Он прочитал пленникам нравоучение в красивых выражениях, с приправой из духовных слов, перечислил все вины новгородцев и прочитал им грамоту, заключенную им с Литвою и после этой словесной церемонии, началась кровавая церемония тут же на площади, в присутствии Иоанна III. Начались казни. Были казнены: Борецкий, Арзубьев, Сущев и Селезнев-Губа, последнему отрезали язык, который был отдан на съедение собакам за дерзкую речь перед Иоанном III. Все эти борцы за новгородскую вольницу тут же, в присутствии великого князя, были обезглавлены татарином Ахметкою Хабибулиным. Прочие пленники вместе с новгородскими воеводами Василием Казимиром, Кузьмой Григорьевым, Яковом Федоровым, Матвеем Селезневым-Губою и сестриничами Казимира Павлом Теляшовым и Кузьмой Грузовым были закованы в цепи и отправлены в Коломну и по московским темницам.

От короля Казимира помощи получить нельзя было по причине противодействия Ливонцев. Посол, отправленный к Казимиру возвратился в Новгород - Ливонцы не пропустили его к королю: ливонцы, как немцы, не питали дружеских чувств к Славянскому Новгороду: некоторые, однако, задумывались: не помочь ли в самом деле новгородцам, чтобы не дать усилиться Москве, - другие советовали не мешаться в чужое дело. Магистр ливонский написал об этом Тевтонскому, но между тем посла не пустили далее. Не доброжелательствуя Москве, более чем Новгороду, ливонцы, однако, боле чем Москвы, боялись усиления союза польско-литовского и, таким образом, сами того не зная, стали полезными союзниками московского самовластия - допустили Москве покорять и порабощать соседей и приготовляли своему потомству через столетие ту же судьбу, какая в их глазах постигла Великий Новгород.

Так был положен предел русскому народоправству, так была сломлена новгородская вольница, так был нанесен решительный удар зарождавшемуся литовско-польскому влиянию. С этого момента на историческом фоне событий абрис могущества и влияния крепнувшего московского государства принимает все более и более рельефные и грозные для Новгорода контуры. И город Старая Русса, таким образом, является отправным пунктом крупного исторического события нашей государственности, и именно в Старой Руссе суждено было сбыться пророчеству преподобного Зосимы Соловецкого.

В замирении новгородского края видную роль играл архиепископ Феофан, по настояниям которого Иоанн III даровал прощение и прежде всего обратил внимание на то, что грамота 1263 года об охране охоты в Старой Руссе не соблюдается, и подтвердил эту грамоту грамотой своей.

К 20 августа 1471 года жители Старой Руссы уже уплатили Иоанну III свой окуп и получили возможность вернуться к своим домам, но здесь их постигло новое бедствие: буря, поднявшаяся на озере Ильмень, потопила 90 учанов (барок) и 60 малых судов. Вторую партию беглецов, возвращавшуюся в Руссу 2 сентября того же года, постигло такое же горе, но в большем размере: потонуло 180 учанов по 50 человек в каждом - всего 9000 человек.

Однако численность населения Старой Руссы едва ли долго и намного страдала от разорения и стихийных бедствий, как равно мало страдало и богатство города. Не только старорусцы спасались бегством в Новгород, но и новгородцы нередко заселяли Старую Руссу, так, в 1475 году, когда чернь производила страшные опустошения в Новгороде, новгородцы во множестве переселились на постоянное жительство в Старой Руссе, обогатив ее принесенными с собою сокровищами, но и природные богатства Руссы были тогда неисчерпаемы и заключались, главным образом, в поваренной соли, здесь же добываемой.

Соль была таким продуктом торговли, который обслуживал весь край нынешней центральной России и был в такой высокой цене, что пуд соли стоил 2 московских рубля (около 62/3 нашего серебр. руб.) и потому неудивительно, что, как свидетельствует английский посол Флетчер, описывавший Россию в царствование Феодора Иоанновича, торговых пошлин с г. Старой Руссы поступало в царскую казну 18000 р. в год, тогда как г. Москва, тогдашний торговый центр России, давал этих пошлин лишь 12000 руб.

Иоанн III по духовному завещанию отказал доходы со Старой Руссы, в числе других 66 городов, великому князю Василию Иоанновичу, и потому Старая Русса, как состоявшая в опричине Государевой, избегла гнева Иоанна Грозного, когда по его повелению, в 1569, 70 и 71 гг., часть окрестностей ее была разорена московскими войсками.

V. Литовские разорения.

Летописная хроника Старой Руссы - начиная с 1200 г. насчитывает до 20 бедствий и разорений от Литовцев, причем отмечает даже переход города во владение литовских князей, так, в 1384 году город Русса вместе с прочими городами был отдан Новгородцами во владение литовского князя Патрикия Наримонтовича, но оставался в его владении лишь два года, когда город был отнят по настоянию великого князя Дмитрия Донского. Тем не менее, в 1388 году Старая Русса попадает во владение к другому литовскому князю Лугвению Симеону Ольгердовичу, в 1404 году упоминается в числе прочих городов, данных на кормление бежавшему от Витовта из Смоленска князю Юрию Святославичу, а затем опять переходит в управление литовского князя Лугвения Ольгердовича, который на этот раз не долго управлял городом, так как в том же году ухал обратно в Литву.

Последнее литовское нашествие отмечено под 1581 годом, во время войны Иоанна Грозного с польским королем Стефаном Баторием. Это литовское разорение превосходило все до того бывшие и усилилось тем, что после разорения литовского воеводы Филона Клиты в том же году Русса вторично подверглась разорению от польского воеводы Гарабуды. Разорение было так велико, что память о нем живет и поныне в поговорке "точно литовское разорение".

Правда, нам придется остановиться еще на одном бедствии, принесенном в Старую Руссу литовцами во времена второго самозванца.

Лжедмитрий II послал (1609 г.) из отряда Литовского полковника Кернозицкого с литовскими выходцами и запорожскими казаками склонить новгородскую область к подданству самозванцу.

Кернозицкого встретил с тихвинскою ратью Степан Горихвостов и заставил Кернозицкого отступить на юг к Старой Руссе, которую последний и занял без боя, благодаря распрям между новгородскими воеводами князем Михаилом Скопиным, Шуйским и окольничьим Михаилом Игнатьевым Татищевым.

Русская рать под начальством Чулкова, Головина и Чеглокова, подкрепленная шведским воеводой Делягарди, двинулась из Новгорода на Кернозицкого, разбила передовой отряд его и двинулась на Старую Руссу, но Кернозицкий, почуяв опасность, сжег город и отступил к Тушину. Однако русско-шведский отряд настиг Кернозицкого, разбил его на голову, так что в Тушино прибыль едва ли не один Кернозицкий.

VI. Шведское господство.

Шведы помогали новгородцам далеко не бескорыстно: шведские войска в 1611 году заняли г. Старую Руссу и правителем города сделался шведский воевода Делягарди. Старая Русса приняла подданство шведского короля Карла IX, сына которого принца Филиппа признала своим царем.

Шведы за время своего владычества проявили культурную заботливость о Старой Руссе и стремились на будущее время сделать город менее доступным разорению врагов.

Делягарди за время своего управления городом построил деревянный острог (крепость) на месте древнего острога, срытого Иоанном III.

Кернозицкий так разорил и выжег местность, что, по описанию голландского посла Антона Гетефиса, приезжавшего для посредничества при заключении мира со шведами, нельзя было встретить человеческого жилья, не только поселения: жители приютились в лесах, да изредка находили приют в полуразрушенных монастырях.

Старая Русса представляла собою пустыню. Чтобы войти в какое-либо опустившее жилище, нужно было предварительно очистить его от трупов - жертв Кернозицкого и его татарско-казацкого отряда, но зловоние было столь сильно, что приходилось отказываться от такого жилья.

Старая Русса не долго была во владении шведов, всего 6 лет. Дипломатия западной Европы уже живо интересовалась русскими делами и сделала то, что, по особому настоянию Англии, в лице английского посредника и посла Джона Мерика, город Старая Русса навсегда отошел к московскому государству (в 1617 году).

VII. Бедствия Старой Руссы.

Отсутствие государственных устоев, правовых соотношений разрозненных княжеств, отсутствие культуры и естественное при таком порядке вещей стремление более сильного завладеть слабым, при наличности хищнических инстинктов, не щадящих ради быстрого обогащения грабежом ни противника, ни его культуры, принесли Старой Русс много бедствий, но все же трудно решить от кого, или от чего Старая Русса выстрадала больше: от варварства ли соседей или от стихийных бедствий: мора, язвы, холеры, голода, холода, наводнений, пожаров.

История свидетельствует, что бедствия эти чередовались с жестокой последовательностью, и где варварство противника не успело нанести более жестокого удара и окончательно разорить Старую Руссу, там стихийные беды как бы спешили на подмогу ослабевающему врагу.

Сопоставим несколько таких бедствий из многострадальной исторической жизни Старой Руссы.

В 1346 году литовский князь Ольгерд опустошил берега Шелони и напал на Руссу, жители спаслись от разорения денежным выкупом, но в том же году в Руссе от черной смерти был страшный мор, так что лишь одних монахов умерло 1300 человек, да священников 28: в 1350 году свирепствовала холера; в период времени от 1350 до 1415 годов ужасный черный мор повторялся четыре раза: в 1425 году леса и земля горели, от дыма умирали рыбы и птицы, и рыба потом пахла дымом два года; в 1430 году была язва, умирали от синего чирья, а от багрового спасались, в том же году звери птицы и рыба умирали, земля и леса горели, потом был голод. О том, что горела земля, болота и леса и почва высыхала, имеются летописные сказания и под 1365 и 1366 годами.

В 1441 году Русса потерпела разорение от войск московского князя Василия Васильевича, а с 1446 по 1456 г., значит, всего десять лет, продолжался такой страшный голод, что "крещеные люди" из-за хлеба отдавались в рабство даже к жидам, многие же бежали в Литву; сейчас же после голода Василий Темный отправил свои войска для разграбления Руссы, а через шесть лет черная смерть истребила во всей новгородской области 252652 человека.

В 1471 году Иоанн III разорил Руссу, а затем в том же году, по возвращении старорусских беглецов, 20 августа и 2 сентября, бурями на озере Ильмень разбило 270 учанов (барок) по 50 человек в каждом и 60 малых судов, погибло около 15000 человек.

В 1655 году весною открылся в Старой Руссе страшный мор. Жители бежали в пустыни и леса, но смерть как приведение косила их в пути. Оставшиеся в живых люди выползали из своих ям и отправлялись в церкви, но здесь заражали друг друга и эпидемия возрастала, а в церквах нередко оставался лишь один полубольной священник, который взбирался на колокольню и звонил в колокола, но тщетно: некому было посещать храмы Божии - все повымерли.

Новгородский летописец кратко занес это событие: "мор опустошил Старую Руссу", а между тем бедствие было так велико, что из века в век передавалось современниками.

Если пословицы и поговорки отражают собою жизнь, то поговорка, что "старорусцы съели целую лошадь, да в Новгород писали, чтобы еще прислали", свидетельствует о том страшном голоде, который переносили жители в 983, 1161, 1170 и 1188 годах.

Наши русские летописцы также отмечают господствовавший в Старой Руссе голод вместе с эпидемическими болезнями под годами 1128, 1158, 1215, 1230, 1308, 1351, 1390, 1407, 1417, 1423, 1426, 1427, 1430, 1436, 1462, 1463, 1507, 1508, 1509, 1570, 1601, 1602, 1722 и 1723.

За последнее время, мы разумеем весь XIX век, Старая Русса подвергалась эпидемическим болезням, главным образом, холере в 1831, 1848, 1849 и 1854 годах.

Самое тяжелое испытание Старая Русса пережила в холеру 1831 года, в период расцвета военных поселений, управлявшихся графом Аракчеевым, испытание тем было тяжелее, что Старой Руссе пришлось вынести на своих плечах историю первых лет военных поселений, каковую историю Сперанский назвал историей бунтов, но к истории бедствия 1831 года мы будем иметь еще случай вернуться в главе "Старая Русса и граф Аракчеев", а теперь перейдем к изложению исторического развития Старой Руссы в более для нее благоприятный политический период, после присоединения ее к московскому государству (1617 г.).